И смех, и грехИтак, обе двери, распахнутые перед читателем коварным автором, ведут не в просторные и ясные залы, а в некоторый запутанный лабиринт.
Ю. Лотман, «Выход из лабиринта»
Придя более чем в глубокое недоумение от высказанных самой Камшой, ее почитателями и критиками идей, я решила «расставить точки» хотя бы для себя.
читать дальшеОказалось, что автор всерьез видит в своем творении некий… м-м… реализм и даже историческую достоверность, а не просто из рук вон плохо пытается вести с читателями литературную игру в духе «Имени розы» (открещиваясь при этом от принадлежности к постмодернизму).
Есть о чем задуматься, право слово.
Не вдаваясь в анализ якобы историзма цикла, можно только заметить, что история - это все же не просто собрание отдельных личностей, их интриг и сражений в произвольном порядке, а комплекс взаимосвязанных факторов, где четко просматриваются социальные, экономические, политические, климатические et cetera предпосылки событий и их последствия. О каком историзме вообще можно говорить в построенном на социальных и экономических аномалиях условном мире, само существование которого зависит от сказанных в истерике слов тысячелетней давности? А «справедливость» вершит нечто, «с орбиты» прицельно сражающее отклоняющихся от генеральной линии партии?
А вот что до литературной игры, основанной на деконструкции романтических сюжетов (скромно называемой почему-то разрывом шаблонов), то поначалу это было увлекательно и даже забавно – в каждой ситуации, в каждом герое и каждом взаимодействии обыграть известные каждому с детства ходы. Незамысловато, на уровне – шериф Ноттингемский на самом деле думает о народе, а вовсе даже не о том, что вам всегда казалось, но занимательно ведь. Добавить чуток противоречий в привычную романтическую картину, заодно сыграть на ностальгии по старым добрым временам запойного подросткового чтения, чуток самоиронии – вона мир-то какой сложный, а казалось-то, казалось… Эх. Не могу не подчеркнуть смелый ход – в одном юном герое свести воедино и мальчишеские, и девчоночьи переживания и заблуждения. Чтобы никто не ушел обиженный. И Люка Скайвокера вспомнить, и Анжелику… Главный гад (с замашками Ретта Батлера, темным прошлым Дарта Вейдера и внешностью перекрашенного Кунсайта) – шедеврален именно как артефакт романтизма. «Вейдер убил твоего отца!» и «Так я и думал. Я внушаю вам безумный страх. Вы предпочли бы выброситься с этого балкона, чем принадлежать мне. Ведь правда?» в одном флаконе дают слэш, что бы там автор не говорил. Ясно же, что деконструкция сюжета подразумевает, что Эгмонт и Алва одной персоной быть никак не могут. И что остается, позвольте спросить? Вполне себе разрушение стереотипа. Вывернутый наизнанку Вальтер Скотт… И Майн Рид. И Стивенсон. И Дюма. И Джек Лондон.
А потом деконструкция внезапно отрастила зубы и еще кой-какие части тела и начала творить с исходными романтическими сюжетами нечто непотребное. Автор спохватился, что литературно-игровой лабиринт-то больно прост, и все желающие давно его прошли, и решил надстроить, так сказать, еще несколько этажей, путая следы до такой степени, что лабиринт развалился просто на глазах. Ну, не каждому дано быть архитектором лабиринтов, как Умберто Эко. Перестраивать же под взглядами изумленный публики этот самый «лабиринт» каждый раз, когда-то кто-то догадывается, где выход, как-то некомильфо. Автор под конец о лабиринтах пишет уже не стесняясь. Дескать, кто еще не догадался? Это ж символ! Как у классиков.
Был постмодернизм, стал… даже не знаю. Есть вообще такой жанр в природе? Разве что это посыл из серии «если реальность может быть осмыслена с помощью некоторого текста, то нельзя ли предположить, что этот текст является генератором этой реальности?». Но подобной глубины осмысления литературы за Камшой как-то до сих пор замечено не было.
И традиционное-этерновское: «А как хорошо-то все начиналось…»