[Tikky]

Я не умею облекать свои эмоции в слова, не умею анализировать то, что меня восхищает.
Поэтому пусть здесь будут слова человека, который умеет.

А я просто подпишусь под каждым.


Рейстлин, черный маг – Руслан Герасименко

Из всех мюзикловых трактовок образа именно исполнение Руслана оказалось наиболее близким лично мне. Я уже писала о своем к нему отношении, восхищалась тем, что Рейстлин-Герасименко – человек, балансирующий на грани Бездны, неоднозначный, терзаемый своим внутренним драконом. Черный маг, который сохранил в себе намного больше человечности и своеобразного благородства, чем он смеет признать. Потрясающе, насколько детально проработан этот образ – вплоть до пластики каждого движения, вплоть до интонации каждой строки. И еще более потрясающе, как этот образ развивается и изменяется в гастрольной постановке.
Новый Рейстлин-Герасименко – по-прежнему чародей, живущий магией и балансирующий на грани, но он стал однозначно взрослее, жестче, обреченнее. Усталость и изнеможенность не мешают завораживающей, в полной мере колдовской грации, однако чародей больше не играет - ставки стали слишком высоки. Он идет к Вратам, в полной мере осознавая свой путь и его разрушительность, в какой-то степени – даже предчувствуя свой финал. Это субъективно, но именно этот оттенок едва уловимого надрыва я услышала в «Отречении»: чародей отрекается от Крисании не оттого, что не любит ее – о нет, именно здесь я как раз верю в зародившееся в нем чувство, в чем-то даже более глубокое, чем любовь самой Крисании. Но Бездна что-то ломает в нем, заставляет смириться с наиболее очевидным путем. Если в «Дуэте о любви» Рейстлин, отрицая истинность своих чувств, в то же время очень красноречиво закрывает собой Крисанию от Такхизис, тая и мучаясь в объятиях околдованной жрицы, то в финале Рейстлин теряет силы на сопротивление, их высасывают кошмары и противоречие между разумом и чувствами. Он цепляется за последний живой образ – свою изначальную цель, ради которой и были все эти жертвы и испытания.

Однако я забегаю вперед. Этот новый, на людях сдерживающий свои порывы, чародей целеустремлен и лишен иллюзий. Он сначала пугает своей тьмой и лишь затем завораживает ее оттенками. Нюансы его отношения к окружающим – это невероятная палитра. Удивительно, что Рейстлин видит настоящую Крисанию, со всеми ее недостатками и зачастую слепой верой, но умудряется действительно полюбить ее именно такой. Это какая-то зрелая, пронзительно-последняя любовь, поверить в которую и довериться которой до конца чародей не решается. Какой силы это чувство – надо видеть. Но нет ничего странного, что именно оно в конце концов губит чародея – это действительно очень по-человечески.

В принципе, у Рейстлина не было шанса избежать ловушки-сетей Такхизис – не только потому, что эта Такхизис – в полной мере хтоничная богиня, сколько оттого, что богиня для чародея – навязчивая идея, его постоянный кошмар, ставший неотъемлемой частью реальности, смешавшейся со сном. В этой навязчивой идее – вся сила саморазрушения после достижения цели, практически вся гамма чувств, что можно испытывать к воплощенной Изиде – от невозможности не подчиниться ее красоте и чарам до желания свернуть шею тому, кто знает тебя лучше тебя самого и не стесняется бить в самое больное место.

Отношения братьев, пожалуй, в этой постановке претерпели наибольшие изменения. Усталый, ожесточенный Рейстлин по-настоящему злится на простовато-грубоватого брата и отнюдь не пытается смягчить свои нападки. Здесь истории еще более жизненно-печальная: роднит Рейстлина и Карамона только воспоминание о детстве, в то время как сейчас они используют друг друга. Магу нужен верный меч, а воину – прежнее чувство непобедимого дуэта, чувство нахождения на своем месте – в сердце битвы, чувство нужности. От этого «Колыбельная» звучит еще пронзительнее.

(с) Astha

@темы: Королева в восхищении, Чужой талант не пропьешь